Онлайн-журнал "Гелос"

Санкт-петербуржец, нынешний консультант Русского отдела аукционного дома Christie's и эксперт Министерства культуры России Валентин Скурлов по долгу службы бывает в разных уголках мира. Его осведомленность в вопросах международного антикварного рынка поистине уникальна И хотя для господина Скурлова самым важным делом по-прежнему остается специализация по Фаберже, он рассказал о своем взгляде на проблему миграции раритетов.

— Когда нашим антикварным дилерам в 2004 году разрешили привозить товар, купленный за рубежом, салоны стали просто хорошеть на глазах. Можно было заметить, как практически каждые полгода отечественный антикварный рынок делал, рывок в лучшую сторону. Разумеется, каждая старинная вещь проходила через таможню как предмет для «внутреннего потребления», иными словами, для частной коллекции. По закону продавать привезенные культурные ценности нельзя. Но большинство таких вещей все же рано или поздно всплывает в салонах. Вот заходишь в одно из таких мест и видишь, к примеру, висит работа Василия Навозова — огромное полотно «Крещение Руси». В 2002 году оно проходило на торгах Sotheby’s в Лондоне как лот №42. В 1904 году эта картина (96×179) с толпой полуобнаженных мужчин в реке на первом плане и святым Владимиром и Анной на втором была отправлена на Всемирную выставку в Луизиане, где и осталась в числе многих произведений русского искусства. На аукционе она была оценена в $71—99,5 тысяч, ушла за $180 тысяч. Теперь же спрашиваешь цену называют рке $270 тысяч. Впрочем, удивляться тут нечему. Люди для того антиквариат и привозят. А если придут охранные структуры, всегда можно сказать что-нибудь вроде того: «Попросили картину на время, пятно на стене нечем завесить» (клиента ведь сразу видно!). Ну, а если серьезно, принятие закона о ввозе и вывозе культурных ценностей положительно повлияло не только на сам рынок, но и на культурный фонд в целом, а также на отечественную традицию вкладывания денег в антиквариат.

— Как конкретно изменилась ситуация после принятия нового закона?

— До принятия закона ценовой порог беспошлинного ввоза составлял всего лишь $2 000. Все, что стоило дороже, облагалось 30-процентной пошлиной. Получалась абсурдная ситуация. Я ввожу национальную культурную ценность в Россию, а с меня ни за что ни про что с каждых $2 000 ее стоимости берут по $600. Теперь все обстоит иначе. На Родину возвращаются некогда вывезенные отсюда раритеты. И у нас при желании можно найти очень хорошие вещи. Но с расширением ассортимента возникают и новые проблемы. Современная ситуация предполагает профессионализм в сфере арт-дилерства и развитие культуры потребления антиквариата.

Каковы основные составляющие этого культурного и профессионального роста?

Начну с того, что хороший арт-дилер должен владеть информацией. Необходимо ездить, много смотреть, добывать источники информации, например, каталоги Christie’s и Sotheby’s. Их у нас действительно нет Часть этих каталогов я подарил библиотекам, часть отдал в музеи — но все это были отдельные экземпляры. Полной коллекции нет ни в одном музее и ни в одном частном собрании России. А фотографии с этих аукционов стоят дорого по $200 за единицу. Торговый дом Christie’s начал фотографировать фрагменты лотов, мелкие детали, даже изнанку. Такие подробности очень помогают в профессиональном росте. Один раз я сопоставил изображения ножек для рамок — поставил 10-12 подряд. Тут было чему удивляться: все они оказались разными! Вот вам и техника атрибутирования.

Очень важно при первой возможности сразу же снимать раритеты цифровым фотоаппаратом, чтобы потом завести свою иллюстративную базу. Я всегда на выставки беру такой аппарат. Сфотографируешь клеймо, и можно увеличить снимок до каких угодно размеров. Потом сравнишь изображение с эталоном — и сразу видно, что к чему, что называется, «найдите десять отличий». Например, может не понравиться буква, или точка на клейме окажется не в том месте, даже при всей затерто-сти, полированности изображения если точка не на месте это бросается в глаза. Я уже не говорю о соотношении сторон клейм, их абрисов.

Очень важно также знать историю движения предметов. Для этого нужно просто много работать в библиотеках. Хорошему арт-дилеру следует знать не только имена, но и судьбу вещей в разные эпохи. Например, известно, что ювелирных изделий у Фаберже было 30% от общей продукции, а на антикварном рынке их всего 3%. Это произошло потому, что драгоценности Фаберже разламывали. Будучи придворным ювелиром Николая II, Фаберже часто использовал в дизайне изделий императорскую символику, а за это в советское время могли и голову снести. Поэтому шедевры ломали ради камней. Не пострадали только фантазийные вещицы. Они, слава Богу, могут служить при всех идеологических режимах.

— Провенанс — определяющий фактор ценообразования?

— Но, кроме истории вещи, ее провенанса, важно также знать ее тираж, где и в каком количестве что хранится. Сейчас колоссальный всплеск интереса к советскому фарфору 50-х годов. И книжки по этому вопросу есть, но в них не отражен полный ассортимент. Я вот увидел у Юрия Вакуленко фигурку футболиста 1952 года. Она встретилась мне впервые. Если кому-то вдруг придется ее продавать, то по незнанию он скорее всего назначит обычную цену — $2 тысячи. А она стоит все $8 тысяч или $10 тысяч, ведь тираж-то у нее совсем другой. Даже в экспозиции Русского музея ее нет!

Когда я составляю сертификаты, обязательно пишу, сколько экземпляров этой вещи существует в мире, чтобы люди смело вкладывали деньги. Повторение экспонатов в коллекциях — это так же неловко, как бывает, когда две дамы встречаются на светском рауте в одинаковых платьях или украшениях. Всем хочется эксклюзивности. Но чтобы удовлетворить этот социальный запрос, необходимо движение товара. А оно на нашем рынке пока слабое. Ассортимент Фаберже очень сузился. Этих вещей практически нет. Стабильна ситуация с иконами. Больше стало западных вещей.

Во всем антикварном мире тон задают Christie’s и Sotheby’s. Но на Западе, в Лос-Андже-лесе или Нью-Йорке есть и другая традиция — антикварные рынки. В небольших городках сдаются в аренду за смешную цену огромные ангары. Тебе дают 10 кв. м за $70 в день. Естественно, туда съезжается много людей. Продажа идет хорошо. Многие мои знакомые из разных стран пополняют свои коллекции именно на таких рынках. У нас пока ничего подобного нет.

— А что есть?

— На наших рынках представлен в основном так называемый мягкий антиквариат — антиквариат блошиного рынка. Это то, что в Москве можно найти в Измайлово. Кстати, там достойно представлена и Украина. Охотно сюда наведываются и «подделыцики». На блошиных рынках иногда попадаются коробочки ювелирных фирм. Эти коробочки сами по себе уже товар. Помню, в 90-х годах такие футляры стоили $20, теперь коробочка Фаберже стоит $500, а то и $1000—1200. Под эту
коробочку подбирается вещь. С футляром ее цена увеличивается на 20%.

На блошиных рынках движение товара более интенсивное, чем в салонах. Например, в Казани, городе с населением в 4 миллиона, салонов приличных нет. Им проще приехать в то же Измайлово.

Все антиквары нынче жалуются на то, что не хватает качественного товара. Товара среднего сегмента, который занял промежуточную позицию между престижными аукционами и блошиным рынком. Речь идет о вещах стоимостью в $3—5 тысяч, которые приобретают, как правило, в подарок. Помню, был День энергетика. Влетает ко мне клиент и спрашивает, что бы ему выбрать такого для Анатолия Чубайса? А у меня как раз появились электрические звонки Фаберже. Ко мне они попали по $3 тысячи, а клиент с ходу заплатил за них все 8. Чубайсу подарок настолько пришелся по душе, что он не выпускал его из рук весь торжественный вечер. Покупатель потом пришел руку пожать, поблагодарить за ценный совет насчет покупки.

— От чего зависит рост «подарочного» сегмента?

— Цены на подарки могут падать. Если в прессе начинается борьба с подарками, их называют завуалированной формой взятки, люди начинают вести себя осторожно. Многое также зависит и от общей культуры, умения сделать элегантный подарок.

Вот у Владимира Путина 2 октября был день рождения, исполнилось 55 лет. За месяц москвичи искали подарки по всем возможным салонам. Я, например, лично писал сертификат на шахматы австрийской работы 20—30-х годов. А моя знакомая, которая выполняла искусствоведческое описание подарков Путина рассказала о некоторых «красивых» подарках. Президенту были преподнесены редкие веерообразные часы Фаберже, купленные в 2002 году на Sotheby’s, с приложением каталога. Было также полотно Айвазовского, купленное за 250 тысяч, с приложением каталога торгов. Но кто был автором этих подарков, никто никогда не узнает, хотя все предметы поступают в фонд государства. По инструкции визитки, вложенные в подарки, уничтожаются.

Культура дарения антиквариата у нас, к сожалению, пока не развита. Часто бывает так, что получатель подарков, купленных на аукционах Christie’s и Sotheby’s, не имеет ни малейшего представления о том, сколько это стоит. Подарки сдают в салоны, а потом удивляются: «Мы думали, это стоит всего-то 15—20 тысяч!»

— Распространяется ли на антиквариат вездесущая сила пиара?

— Сегодня на рынке антиквариата очень многое зависит от информационной раскрутки товара.

У нас не привыкли вкладывать в это деньги, а зря. Как-то камнерезы меня спросили: будут нас покупать на Западе? Я им ответил: ребята, издайте о себе книгу! После грамотной раскрутки предмета цена на него становится совершенно другой.

Стоит только антикварной вещи появиться в журнале, она продается вместе с журналом. Одно дело, когда арт-дилер на словах объясняет клиенту, в чем заключается художественное достоинство заинтересовавшего его объекта, и совсем другое, когда перед его глазами раскрывается глянцевое издание, на страницах которого кандидат искусствоведения пишет о данной вегцице, что она адекватна музейной и что это — недостающее звено в истории…

На моей памяти был такой пример. Человек два года не мог продать «обнаженку». Автор полотна — польский художник, его имя есть в справочнике Кондакова, окончил академию в 1875 году. Но если искать по Интернету, выходит, что этого художника как бы нет. Он ни разу не продавался на торгах. Но перед нами фактическая вещь! Вот она стоит — два метра на метр. Картина оценена в $8 тысяч и второй год не может продаться. А если найти личное дело художника, то, конечно, у грамотного дилера эта вещь могла быть перепродана гораздо дороже.

Я в свое время, например, отрекламировал Ивана Брицына — ювелира Фаберже, которого мало кто знает. Собрал 30 картинок из каталога Sotheby's- — он часто там появляется, помог и внук ювелира. Сегодня цены на Брицына адекватны Фаберже, потому что все знают, что он сотрудник этой всемирно известной фирмы. Но до сих пор нет никакого искусствоведческого исследования по ювелирному дому Грачева, а его изделия регулярно проходят на аукционах. Это не Фаберже, но по цене и по весу — это полцены «Фабера».

Скажем, есть фирма, которая хочет продать полотно Николая Богданова-Бельского. Хорошо, если она закажет искусствоведам статью. Последнюю следует разместить в журнале и проиллюстрировать полотнами с аукционов Christie’s, из областных коллекций, антикварных салонов. Так мы получаем косвенную рекламу. Разумеется, в это следует вложить определенные деньги. Но если правильно составить текст статьи — назвать учителей, обозначить школу, — сразу появится определенный коммерческий уровень, ниже которого цена на полотно опуститься уже не сможет.

— Магия цифр…

— Я сам очень люблю работать с ценами. Название моей незащищенной диссертации — «Ценовые группы ассортимента», где я делю товары на дешевые, недорогие, дорогие и крайне дорогие. Произведения каждого художника можно рассмотреть
сквозь эти ценовые коридоры, посмотреть, сколько полотен представлено всего и сколько попадает в каждую из групп. Если брать полотна Айвазовского размерами до 95×95 — цена одна, свыше этого размера она увеличивается в несколько раз.

Подобная информация сегодня — одна из самых ценных и в то же время «неуловимых». Посещение салонов позволяет составить представление о движении товара, но не о ценовой политике. Реальное движение цен в мире антиквариата всегда покрыто тайной. Продавцы и покупатели будут называть цифры, выгодные им и далекие от реальности.

Впервые этим летом Sotheby’s стал делать буклет-раскладушку — изображение размером с почтовую марку, а рядом — место, где можно проставить фактическую цену. Это очень удобно, но для этого надо присутствовать на торгах! С этого момента начинается грамотность.

— Российская деловая пресса рассматривает события антикварного рынка как информационный повод?

— Отчеты о полугодовых торгах есть в «КоммерсантЪ Daily», «Московском комсомольце», «Независимой газете». Так что сегодня не составляет особого труда получить представление о каких-либо тенденциях в мире антиквариата. Другое дело, что налоги и стремительный рост цен не позволяют оперировать конкретными цифрами. Хотя они очень нужны, например, музеям. Музейные работники часто обращаются к специалистам по антиквариату с просьбой оценить тот или иной экспонат. Это необходимо для страховок от краж или для демонстрации выставок в других странах. Иногда музейщики сами пользуются расхождением номенклатурной и реальной стоимости экспонатов и крадут их. Но это уже сфера совести и криминалистики.

— Исходя из своего опыта, что бы вы посоветовали тем, кто пока только начинает рассматривать антиквариат как предмет инвестиций?

— Сегодня следует помнить, что вложение денег в антиквариат — это искусство. И пусть люди не обольщаются, что это просто. Миллионеры нанимают искусствоведов, чтобы они подсказывали на торгах, куда следует вкладывать деньги. Князь Никита Лобанов-Ростовский издал мемуары, где писал, что значит собирать предметы искусства. Среди его советов такие: покупайте, что нравится, изберите 10-15 авторов, и через 10-15 лет вы увидите, что 80% можно отдать, а 20% — оставить. Но если вы не выкинете эти 80% — еще через 15 лет там найдется один шедевр, который вдруг войдет в моду. Ремесло оттачивается именно на таких вещах. У каждого есть шанс в жизни — удача, которой надо воспользоваться.

---

Журнал "Антиквар"